Даже то
великое, что не купишь, имеет свою цену и издержки. Даже то прекрасное, что
ненаглядно, имеет оборотную сторону. Всё это есть и у свободы. Как нет
свободной воли без свободы грешить, так свободомыслие подразумевает, к
сожалению, не только инакомыслие, но и свободу заблуждения. Забивая в чью-либо
голову истины, его свободу мысли неизбежно попираешь. Впрочем, образумить
аргументами Прокруста всё одно нельзя.
Нельзя
заставить мыслить верно, но можно, в благоприятствующих для этого случаях,
наставить на истинный ход мыслей. Если же заблудшее мышление уже утратило
способность к переменам, такие случаи остаётся только констатировать и
сочувствовать им. Свободомыслие – явление и без того столь редкое, в нашей
стране в силу исторических причин вовсе раритетное, что ради него стоит
мириться и с вопиющей глупостью, и с банальным нежеланием думать, и, что
встречается наиболее часто, неохотой переосмысливать ложные, но привычные идеи.
Изобличать
сам коммунизм как фантазию, в которой были сублимированы милые сердцу народа
сказочные образы: скатерти-самобранки и неразменные рубли, и которую сделать
былью обещался Маркс, писав: «все источники коллективного богатства польются
полным потоком» - уже довольно. Многое об этом при желании можно найти, в
частности, в статье предыдущей «К истокам левой химеры - ни один коммунист не
может быть русским», в известном смысле продолжением коей служит
данная статья. В Древнем Риме говорили sapienti sat – для понимающего
достаточно. А что касается непонимающих, то на случай возмущённой риторики с их
стороны у нас найдутся слова великого представителя Северного гуманизма XV-XVI
вв о том, «что весьма почтенно служить жертвою нападок глупости».
Для
разоблачения коммунизма как идеи насквозь не только ложной, но и лживой тоже
сказано немало, да никто и не сможет сделать этого лучше, нежели сами
коммунистические вожди. Сталин в статье «Да здравствует красное знамя!» от 1905
года писал: «Вы дорожите вашей жизнью и жизнью близких вам людей? Вы любите
ваших друзей, родственников, и вы не хотите погромов? Так знайте же, граждане,
что только с уничтожением царизма уничтожатся погромы и связанные с ними
кровопролития!» На деле вместо обещанного Марксом коллективного богатства
полным потоком полилась человеческая кровь. Ложь столь бесстыдно неприкрытая
лишает силы последний аргумент последних коммунистов об оправданности
кровожадных средств химерической целью. Будь у коммунистической идеи
оправдание, её вожди не преминули бы дать его, не унижаясь до наглой лжи
понапрасну.
Повторюсь,
всякий волен заблуждаться. Есть идеи и культы много более уродливые, чем
коммунизм. Более того, в России идеологический недуг иных коммунистов, особенно
пассивных, можно оправдать. Над каждой эпохой довлеют догмы, противостоять
которым трудно, порой чревато смертью. Фрейд, исследуя аффективные массовые
заблуждения, уточнял: «иногда опасно находиться в противоречии с массой и,
наоборот, безопасно следовать окружающим примерам и, если нужно, то даже «выть
по-волчьи». В иных случаях догматизм своего времени пересилить вовсе
невозможно. При этом мудрость Аристотеля по сей день не подлежит сомнению,
несмотря на то, как искренне он верил и также уверял других, что Земля
неподвижна и находится в центре Вселенной.
Коммунизм
как анахроническая патология тоже исследован изрядно. Само собою разумеется,
что под это определение не подпадает инертная ностальгия пожилых людей, для
кого идея коммунизма и сами Ленин со Сталиным во главе неё – не более как
олицетворённые реминисценции о невозвратной молодости. Попытки переиначить
уклад их мышления равносильны попыткам лишить их память дорогих образов –
занятие столь же бесполезное, сколь и безнадёжное. Этих не столько коммунистов,
сколько верных своим воспоминаниям людей нужно оставить в покое, чтобы, как
выражался один литературный гуманист «не мешать им пережить то немногое, что
они ещё могут себе позволить».
Идея
коммунизма отмерла, но на смену ей не пришла другая. Дискредитированная,
исчерпавшая себя даже в качестве фантазии, атавистическая идеология коммунизма
по прежнему остаётся единственным, в сущности, эрзацем политической идеологии
для тех, кто иначе не находит себе места, кто без навязанной извне системы
ценностей приходит в мысленное замешательство и в душевный тупик. Надумай они
отряхнуть свои головы от коммунизма, им, тем не менее, нечем было бы заполнить
образовавшуюся пустоту, и они только повторили бы во след Декарту: «Я уже
проснулся, и не вижу ничего подлинного, и так как я не усматриваю ничего
достаточно подлинного, то я постараюсь снова заснуть».
Это не
означает отсутствия идей как таковых, а только неспособность или нежелание
большинства самостоятельно находить их, тем паче формулировать. К ним ко всем,
и к тем, кто не имеет сил вынашивать и осознавать новые идеи, и к тем, кто
делать этого просто не желает в равной степени подходит описание, данное
Достоевским: «Если де все, чему нас учили, были предрассудки, то зачем же за
ними следовать? А коли ничего нет, значит, можно всё делать, - вот идея!»
Заметьте - идея до невероятности распространенная, девять десятых из
последователей новых идей ее исповедуют, другими словами, девять десятых
прогрессистов и не умеют у нас иначе понимать новых идей».
Этот целый
ряд исторических, психологических и даже физиологических причин не то чтобы
даёт коммунистическим фантазиям право на существование, он это существование
оправдывает как прискорбную, но закономерную дань времени и человеческой
природе. Русский коммунист – это contradictio in adjecto, противоречие между
определяемым и определением. Но это противоречие существует, и мы ничего не
можем с ним поделать, кроме как констатировать его. Есть, однако, этические и
эстетические нормы с одной стороны, с другой – с ними несовместимое желание
«загадить политическое поле».
Пристрастием
к экспроприации коммунизм страдал всегда, и не скрывал этого. Поскольку все
экспроприированные ими у буржуазии средства производства теперь
экспроприировала новая политическая власть, коммунисты самовольно, бесцеремонно
и безосновательно, то есть в истинно коммунистическом духе, присвоили себе то,
что осталось бесхозным - имущество нематериальное, а именно – национальную,
мало того, патриотическую идею. Тем они сделали с нею примерно то же, что
матросы после штурма сделали с интерьерами Зимнего дворца.
О том, что
в России антагонизм понятий коммунизма и национального, обусловлен её советской
историей и засвидетельствован документально миллионами автографов
коммунистических вождей, подписывавших приговоры к расстрелу, подробно
говорилось в прошлой статье «К истокам левой химеры - ни один коммунист не
может быть русским». Но любовь к родине как таковая, безотносительно советской
истории, не связана с общественной коммуной никакой ассоциативной, смысловой,
вообще мыслимой связью. За неимением связи между понятиями, коммунисты их
перемешали. И эта их нечистоплотная махинация, несмотря на всю очевидность
подлога, много хуже самого неуклюжего узла.
Во-первых,
связанное можно развязать, в случае крайней запутанности – разрубить, как
поступил Александр Македонский в фригийской Гордии. Чтобы в бессвязной мешанине
отделить пшеницу от плевелов мало иметь терпение Золушки. Нужен определённый
фильтр, лучше всего в собственной голове, для процеживания информации и
очищения живой влаги от ядовитых примесей. Ещё с советских времён коммунизм
славится своим умением приводить вещества в состояние непригодности для
потребления, добавляя в него трудно отделимые примеси неприятного вкуса и
запаха. Денатурированный спирт при искусственном дефиците качественного
пищевого алкоголя в советскую эпоху покалечил, обесценил и унёс немало жизней.
Ныне коммунисты денатурируют патриотический и национальный дух, что действует на
них и на мозг ещё более отравляюще.
Во-вторых,
смешение понятий в абстракции неминуемо ведёт к смешению мыслей в головах.
«Язык переодевает мысли. И притом так, что по внешней форме этой одежды нельзя
заключить о форме переодетой мысли, ибо внешняя форма одежды образуется совсем
не для того, чтобы обнаруживать форму тела», говорил неподражаемый философ
Витгенштейн, объяснявший смешением обозначений самые фундаментальные
заблуждения человечества. В своём «Логико-философском трактате» он писал:
«Значения простых знаков (слов) должны быть нам объяснены, чтобы мы их поняли.
Но мы объясняемся при помощи предложений… Можем ли мы понять два имени, не
зная, обозначают ли они одну и ту же вещь или две различные вещи? Можем ли мы
понять предложение, в которое входят эти два имени, не зная, обозначают ли они
одну и ту же или различные вещи?».
Заимствуя
терминологию философа, можно сказать, что все фразы коммунистов – это
бессмысленные псевдопредложения, то есть либо тавтологии, либо противоречия.
«Предложение показывает то, что оно говорит, тавтология и противоречие
показывают, что они ничего не говорят. Тавтология и противоречие - не образы
действительности. Они не изображают никакого возможного положения вещей,
поскольку первая допускает любое возможное положение вещей, а второе не
допускает никакого. Тавтология и противоречие являются предельными случаями
комбинации знаков, а именно - их исчезновением» Иначе, но по прежнему словами
Витгенштейна, говоря: «большинство их предложений и вопросов не ложны, а
бессмысленны. Поэтому мы вообще не можем отвечать на такого рода вопросы, мы
можем только установить их бессмысленность». Всё, к чему прикасался царь Мидас,
он превращал в золото. Коммунисты же, обесценивают и лишают смысла всё, к чему
ни прикасаются. Так национальная и патриотическая идеи в коммунистическом
обличии становятся пустословием.
Единственным
выходом может быть разделение – вселенский принцип победы порядка над хаосом.
Бытие началось с того, что Бог отделил свет от тьмы и назвал свет днём, а тьму
– ночью. Не разделив на первоначальные элементы замешанной коммунистами
неудобоваримой политической бурды из понятий и не назвав вещи своими именами,
нельзя начинать не то что новую эпоху, а даже никакой разговор. До тех пор,
пока коммунисты алхимичат с патриотическими и национальными идеями, о
патриотизме и национализме трудно говорить, ещё труднее быть понятым верно.
«А это
очень важно», писал ещё Достоевский, «ибо вся наша сознательная сила, весь наш
интеллигент совсем не знает или весьма нетвердо и сбивчиво знает о том, какие
суть и могут быть впредь наши цели, то есть национальные, государственные. В
этом у нас очень слабо, именно теперь, в данную минуту. А эта сбивчивость, это
незнание есть, без сомнения, источник великого беспокойства и неустройства, и
не только теперь, а и несравненно горшего в будущем. Всё это могло бы быть
разъяснено, освещено или дало бы хоть первоначальное указание к тому, чем
осветить и как разъяснить, навело бы на мысль… А, впрочем, на эту тему
довольно; я сказал, как умел».
Саша Орешек
Агентство
Русской Информации - АРИ
|
