Все чаще ловлю себя на мысли, что совершенно не понимаю того, что говорит и делает россиянская власть. Например, не понимаю, зачем в условиях сравнительного благополучия власть пошла на так называемую монетизацию льгот и на решительные шаги по демонтажу систем социального обеспечения, здравоохранения, образования. Не понимаю, зачем власть, уже собираясь упразднять выборность глав регионов, устраивала выборы в Чечне. Не понимаю, зачем власть бьется за поддержание курса доллара по отношению к рублю так отчаянно, словно она (россиянская власть) — филиал Федеральной резервной системы (США). Не понимаю многомесячного «бодания» власти с ЮКОСом (и только с ним). Не понимаю борьбу власти с коррупцией. Не понимаю практически все деяния россиянской власти, ее внешнюю и унутреннюю политику. И того менее понимаю ее риторику. Слушать или читать речи высших должностных лиц стало испытанием, непосильным для моего ума.

Да, умом эту власть не понять. Ну да это не беда. Раз умом власть понять нельзя, в нее — совершенно правильно, остается только верить. Обратите, однако, внимание: у поэта, фразу которого давно превратили в бессмысленный штамп, сказано (причем не про власть) «можно верить». То есть поэт допускал возможность неверия.

Возможна ли вера во власть? Над этим стоит подумать. Россиянцам свойственно путать однокоренные, но не тождественные по смыслу слова (ярчайший пример — сила и насилие, которые в сознании 95 % населения являются синонимами). Сходным образом, россиянцы путают веру с доверием. А вот этого никак нельзя делать. Если допустить такое смешение понятий, то возникает немалая проблема: есть ведь люди, которые веруют только в Господа Бога, а посему не могут верить во что-то еще. Требовать от их веры во власть нельзя. Для таких людей вера во власть равносильна отступничеству от веры в Бога и сотворению кумира, ложного бога. Даже если РПЦ станет под угрозой вечного проклятья требовать от таких людей веры во власть, эти люди ничего с собой поделать не смогу. При этом они согласны с тем, что нет власти кроме как от Бога, подчеркивая предлог «от».

Неверие во власть не имеют ничего общего с непочтительным отношением к государству и к власти. Как бы власть и государство ни провоцировали верующих к мятежу, верующие против них не бунтуют и им повинуются до тех пор, пока могут разойтись со властью в пространстве. Но во власть такие люди не веруют, не считают, что власть может делать с ними все, что власти заблагорассудится и когда ей заблагорассудится. Бог может все. Власть, притязающая на всемогущество и прочие атрибуты Божии, при самых лучших своих намерениях неизбежно становится преступной властью, о чем нам и рассказывает вся всемирная история.

В отношении человека к власти речь может идти только о доверии. Доверие — вещь условная и преходящая, зависящая от полезности того, чему человек доверяет. Те, кто доверяют власти сегодня, запросто могут отказать ей в доверии завтра.

Ужасаясь своему вольнодумству, высказываю банальную истину (вольнодумство почти целиком из банальностей состоит): для того, чтобы пользоваться доверием управляемых, власть должна постоянно доказывать свою полезность управляемым. Словом и делом, заботясь о том, чтобы слова не вступали в противоречие с делами.

Охотно допускаю, что власть не обязана что-либо объяснять мне и мне подобным. По мне было бы лучше, если б она ничего не объясняла, а просто доводила до сведения, что с такого-то числа такого-то месяца требует от всех подчиненных ее отеческим заботам исполнения таких-то действий (с указанием кар за неисполнение предписанных ею действий).

Почему я считаю, что власти в отношениях с подданными лучше не вдаваться в объяснения?

Причин на то достаточно. Во-первых, власть не умеет объяснять. Не потому что глупа, а потому что подлинные свои резоны открыть массам никак не может. Вследствие чего все объяснения власти обращаются в ее посрамление, ведут к умалению ослепительного величия власти. Особенно тогда, когда управляемые ловят власть на откровенной лжи.

Во-вторых, объяснения — убогая, недостойная россиянской власти подмена принуждения. Памятуя о своем имперском величии, россиянская власть, собственно говоря, никогда особенно и не заботилась об эффективности своих увещеваний.

В-третьих, отказ власти от недостойных ее ослепительного величия объяснений чудо как хорошо все ставит на свои места. Есть исполненная ослепительного величия власть, ее носители — и есть быдло, которому никогда и ни за что не понять ослепительно величественные мысли и деяния носителей власти, тем более — причины, подвигающие носителей власти на таковые мысли и деяния. Почему быдло не может всего этого понять быдло опять же понять не может. И объяснить это невозможно.

То есть наблюдается непонимание, возведенное черт знает в какую степень, и эта степень исключает возможность всякого общения власти и быдла. Власть повелевает, быдло мычит и повинуется. Либо сразу ложится в собственный застывший на здоровом русском морозце навоз и околевает, либо сначала постромки рвет в скотском своем усилии, а потом ложится в собственный застывший на здоровом русском морозце навоз и — опять же околевает.

Власть и быдло существуют в разных измерениях, и это предвечный и извечный закон природы, из которого с математической точностью следует невозможность демократии, ненужность убеждения, абсурдная нелепость конституций и мысли об ответственности власти перед кем-либо кроме ее же самой, гнусная противоестественность, оскорбительность всякого предположения о необходимости обратной связи между управляемыми и властью. Соответственно, носители власти — особая раса, высшая по сравнению с быдлом и имеющая исключительные права на все блага земные и небесные. Естественно, власть (и только она одна) сама себя и по собственному усмотрению выстраивает, делает то, что считает нужным, и ни перед отчитываться не должна.

Эта теория власти получила свое наивысшее, пожалуй, развитие в теоретических трудах Иоанна Васильевича Грозного. Можно сказать точнее: в его переписке с изменником Земли Русской князем Курбским и в его посланиях Елизавете Тюдор. Слишком даже прославленный Николло Макиавелли и рядом не стоял с Иоанном Васильевичем. Что там говорить про пигмеев западной мысли вроде Роберта Филмера с его гунявой теорией «божественного права королей»…

Признавая свою подотчетность только Богу, при всем своем православии и набожности Иоанн Васильевич и к Богу относился как к какому-нибудь удельному князьку и никаких «докук» от служителей церкви не терпел, пример чему — история отношений царя не только с «попом» Сильвестром и Максимом Греком, но и с высшими иерархами церкви, в частности, митрополитом Филиппом Колычевым, которого РПЦ, кажется, никак не почитает, хотя человек был достойный и кончину принял не менее мученическую, чем Николай II.

Но вот ведь что удивительно и горько: Иоанна Васильевича Грозного, создателя «россиянского всего» практически никто не почитает. Кто только о нем дурно не отзывался… Нет чтобы признать его светочем отечественной шизофренической политической мысли, буревестником всех русских изломов и деформаций, всех российских революций, реставраций, коллективизаций, приватизаций и стабилизаций. Пробовал кое-что (но мало) сделать для прославления Иоанна Васильевича Грозного только И. В. Сталин, но и того оклеветали (посмертно).

Между тем Иоанн Васильевич есть подлинный создатель россиянской государственности, ее теории и практики. До него на Руси не было особого порядка, но установленный им порядок был нерусским (подробнее об этом см. все ту же переписку Грозного и Курбского). И дело здесь не в касимовских царевичах, не в присоединении Казанского и Астраханского ханств, а в том, самодержец (явный патологический садист) себя русским не считал, потому с русскими обычаями, традициями и людьми не считался. Равным образом, не считался он ни с целесообразностью, ни с какими иными понятиями здравого смысла.

Историки будут вечно спорить о том, не пытался ли Иоанн Васильевич учредить на Руси византийскую модель государственного устройства или поначалу склонялся к государственному устройству более западноевропейскому, нежели византийскому, но потом, в силу трагического стечения трагических обстоятельств, плюнул на пагубное западноевропейское государственное устройство и стал править, как ему угодно и способно было, т.е. через преданных людей. Чем бы ни завершилась эта академическая дискуссия (а она нескончаема), очевидно, что искалеченная Иоанном Васильевичем страна никогда вполне не оправилась и на собственный путь исторического развития не вернулась. И не вернулась потому, что именно Иоанн Васильевич отковал вечный алгоритм россиянской власти: власть творит, что пожелает, ни на какие издержки своей деятельности внимания не обращая и с ними не считаясь, заботясь исключительно о своей личной безопасности, которая становится высшей ценностью и raison d’etre всего сущего на подвластной ей территории.

С этого времени россиянской власти свойственны нарциссизм и поразительная неадекватность поведения: она хочет себя тешить, и все, что отвлекает ее от этого единственно достойного занятия (будь то недовольство быдла или вторжение внешнего врага), вызывает ее лютое раздражение.

А еще Иоанн Васильевич задал эталон россиянского государя: с тех пор всякий правитель, не «дотягивавший» до бессмысленных злодейств Иоанна Васильевича, считался «кротким» и «тишайшим».

Исключения составляют государи Николай Первый, прозванный Палкиным, и Николай Второй, прозванный Кровавым, но эти прозвища лежат на совести всяких там либералов, революционных демократов и социал-демократов (и в скобках маленькое «б»). Ленин-Сталин — про этих всяк знает, что они дьяволы. Но вот, скажем, Ельцину никто и никогда никакого прозвища не даст, ибо никто не знает, сколько человек погибло в годы его правления, из них — по повелениям самого Ельцина или вследствие и в процессе исполнения этих повелений (из этого числа надлежит вычесть погибших вследствтвие неловкости исполнителей высочайшей воли или вследствие рвения исполнителей высочайшей воли). Так что в историю Б. Н. Ельцин по праву вошел как «тишайший Устроитель, Освободитель и Миротворец», получившим вечный иммунитет, который никто никогда не отменит. Тем более что Б. Н. Ельцин мудростию своей превзошел даже древнеримского Цинцината. Цинцинат выращивал капусту, а Борис Николаевич и не выращивая капусту неплохо живет.

Единственно в силу своей дурной репутации, созданной всякими негодяями и клеветниками, светлый образ Иоанна Васильевича Грозного не осеняет знамен ни одного движения в новейшей россиянской истории. Зато на знамени «Демократического выбора России» (если кто не помнит, скажу: была такая политическая партия, объединившая в своих рядах всех лучших сынов Россиянии, которые чаяли в новые опричники попасть, дабы крамолы из страны вымести и себе имения обрести; многие из них и обрели) оказался Петр Первый, государь, в полной мере использовавший наследие Грозного, доломавший все русское, что еще оставалось в России и оставивший страну почти в таком же жалком состоянии, в каком она пребывала после смерти Иоанна Васильевича. (Разумеется, равнять Ивана с Петром нельзя, но сходство их методов правления и их мышления несомненно; просто первому не повезло столкнуться со трансильванским вурдалаком Стефаном Баторием, а второму — повезло с Карлом XII).

Утомленный этим затянутым экскурсом в историю Отечества, цивилизованный читатель спросит: «К чему все это? Это дела давно минувших дней, преданья старины глубокой, к текущему моменту ни малейшего отношения не имеющие».

Я всегда с читателем (особенно цивилизованным) согласен и, развивая его мысль, даже настаиваю на полной отмене изучения истории и строжайшем запрете всяческих исторических штудий, хотя бы и форме чтения давно написанных исторических сочинений. История — мало того что хлам, так еще и гнуснейшая ересь. Ныне существующее — венец творенья, ни в объяснениях-изучениях, ни в обоснованиях нимало не нуждается. Тем более не нуждается в оправдании. Здоровое общество должно жить текущим моментом, не вспоминая о прошлом и не задумываясь о будущем.

Между тем ныне происходящее напоминает то, что происходило в конце пятидесятых годов XVI века, когда могучая воля Иоаннова стала попирать все препоны, каковые потом добрых 20 лет и попирала. С сокрушительным успехом.

В этом смысле призывы власти к сплочению вокруг нее гражданского общества (которого, по ее собственному горестному признанию, практически нет) во имя поддержки ее бессмысленных и контрпродуктивных усилий оборачиваются призывом к необратимому рассеянию энергии, т.е. к энтропии.

Но почему, почему усилия власти контрпродуктивны и бессмысмысленны? Контрпродуктивны потому, что не достигнут целей, которые, по замыслу иницитатора, должны достигнуть. То, что вознамерилась сделать власть, равносильно исправлению прохудившегося водопровода посредством установки новых урн для мусора. Одинаких для всей страны.

Бессмысленны же эти усилия потому, что на самом деле просто явным образом фиксирует то, что прежде было вроде бы скрыто (назовите губернатора, которого за последние 6 лет избрали вопреки воле Кремля; согласование кандидатур в администрации президента давно стало главным промыслом политтехнологов).

Что же касается выборов в Думу, то сама Дума давно стала столь бессмысленным институтом (и изначально была спроектирована как бессмысленное учреждение), что порядок выборов в нее значения не имеет. Можно его и засушить. Эффективнее от этого Дума не будет, а станет менее гибкой и, как и все сухое, более ломкой и огнеопасной.

Значит ли это, что надо присоединиться к хору оплакивающих россиянскую демократию и вступать в бой за конституцию 1993 г. в ее истинной, ельцинской интерпретации?

Ни в коем случае. Что сказал нам Б. Н. Ельцин в своем последнем интервью? Б. Н. Ельцин сказал, что вполне доволен своим иммунитетом и рисковать им не собирается, живите как хотите, но выразил твердую уверенность в том, что «меры, на которые после Беслана пойдет руководствол страны, будут лежать в русле тех демократических свобод, которые стали ценнейшим достижением России за последнее десятилетие» и что «что мы не позволим себе отказаться от буквы, а главное, от духа той Конституции, которую приняла страна на всенародном референдуме в 1993 году». Действительно, меры, объявленные В. В. Путиным, лежат в русле того, что по-новой заварили в 1993 году. В том же русле будут лежать любые меры, какие сочтет нужными власть. В этой абсолютной свободе власти и заключается дух действующей конституции.

И все же Б. Н. Ельцин не совем прав. Вектор исторического развития (точнее, деградации), заложенный в 1993 году, остается прежним. Только к демократии этот вектор отношения не имеет. Если демократия когда-то в каком-то виде (скорее всего, в виде намека, возможности или тенденции) и существовала, ее давно нет. Конечно, гг. Немцов, Краснов, Сатаров, Хакамада, Митрохин и прочие люди доброй воли отсутствия демократии не замечали, поскольку, по их понятиям, если государство финансирует их умничанья и дает им места в Думе, где они могут отвечать власти за ее благодеяния хамской неблагодарностью, то демократия существует, а ежели власть не осыпает их благами, достойными их дарований и заслуг, то это уже не демократия, а тоталитаризм.

Нынешняя власть предъявляет притязания на атрибуты Божии. Она ни в чьих советах и знаниях не нуждается, ибо всезнающа и вездесуща, она творит только добро, ибо всеблага. Она требует восторженного поклонения и никакой оппозиции себе не потерпит. Теперь она взыскует всемогущества, чтобы эту оппозицию везде и разнообразно давить.

Как было сказано выше, такие устремления власти добром не кончаются.

Ну да нам, быдлу, не впервой такое переносить. О нас власть не думает. Она увлечена и очарована сама собой. Зачем ей думать о нас? Она думает только о том, что ее тревожит. Например, общественное мнение Запада россиянскую власть тревожит, а общественное мнение россиянцев — нисколько не тревожит, ибо за последние 14 лет власть общество уничтожила, превратила общество в атомизированное население.

В одной презренной стране совсем недавно ложь правительства привела к смене правительства. В богоспасаемом Отечестве ложь правительства приводит только к консолидации так называемого «политического класса» вокруг правительства.

Нет общества, нет, понятное дело, и общественного мнения. Вместо общественного мнения (которое по определению не может быть одинаковым) власть подсовывает населению мнения неведомо откуда взявшихся авторитетов (телекомментаторов и обозревателей ведущих печатных и электронных СМИ, интеллектуальных гениев, юмористов, модельеров, поп-див и т.п.). Эти властителям дум населения дозволено имитировать дискуссии на выбранные (не ими) темы и в определенных (не ими) пределах. Если какой-то властитель дум, счастья своего не понимая, обозначенные темы и пределы преступает, его убирают и ставят нового, из молодых и понятливых, в расчете на то, что прелесть молодости в глазах россиянцев все искупит. Стоит ли удивляться, что эти дискуссии все больше про — как бы попристойнее выразиться? Скажем, про женщин и взаимоотношения полов. Тема неисчерпаемая и политически безвредная.

Дело усугубляется тем, что нет не только общества и общественного мнения. Нет и россиянцев. Не вывелась такая новая историческая общность. Впрочем, власть ее и не выводила, полагая, что достаточно президентским рыком провозгласить «Россияне!» — она и создастся. А она не создалась. И сегодня подлое быдло подозрительно (куда подозрительнее, чем 20 или 10 лет назад) присматривается к признакам, позволяющим хотя бы приблизительно идентифицировать этнос соседа по дому, вагону метро, месту работы.

Теперь власть пытается построить быдло так, чтоб ей было красиво и удобно. Но построить, упорядочить то, у чего нет общности, невозможно.

Читателям наверняка неприятно читать слово «быдло». Мне неприятно его писать. Но обозначать представителей населения Россиянии как-то иначе не получается. Очевидно, это не граждане, ибо граждане несут обязанности и пользуются правами, главным из которых является право требовать у власти отчета и сменять власть. Но этим правом жители Россиянии не обладают.

Кроме того, жители Россиянии ни в каком ином состоянии, кроме нынешнего, жить не могут и, кажется, не хотят. Все жизненные планы каждого россиянца сводятся к некоторому улучшению своего (только своего) материального положения в рамках нынешнего состояния (поменять двукомнатную квартиру на трехкомнатную, «Жигули» — на «БМВ», эту жену — на помоложе, заработок в $ 400 — на заработок в $ 2500). Ежели нынешнее состояние в один прекрасный день неожиданно, худого слова не говоря, рухнет (а так оно и будет), россиянцы сначала возликуют, побесятся, пограбят, а потом воссоздадут то же самое состояние, от которого изнемогали. И украсят это воссозданное состояние своими любимцами.

Представляете временное правительство (хунту), составленную из А. Гордона, А. Минкина, А. Хинштейна, В. Рыжкова, В. Новодворской, В. Соловьева, Т. Толстой, Е. Гайдара, Д. Рогозина и совершенно неизбежных при любой погоде А. Чубайса, Г. Грефа и А. Кудрина? Требую ввести в состав хунты С. Хоркину. Очень хороша. Имеет опыт работы в «Единой России». Не испортит хунту и Э. Лимонов, также имеющий опыт сотрудничества с «Русским журналом». И, для брутальности, ввести в хунту Г. Куценко и Ф. Бондарчука. Ой, Г. Сатарова забыл... И еще многих достойнейших людей. Ну да читатели предложат кандидатуры.

Тем, кто написанное выше кажется бредом, предлагаю вообразить следующую ситуацию. Допустим, ученик М. Гефтера сообщает президенту, что заявление о досрочном сложении полномочий будет сильным пиаровским ходом в духе Иоанна Васильевича Грозного и сильно оживило бы совсем закисшую политическую жизнь в стране и интерес к ней за рубежом. Президент задумывается — и находит предложение интересным.

Поскольку супротив президента все пигмеи, замены ему нет. Тех, кто, покрываясь нервными пятнами и потея от собственной смелости, заявляют о готовности в трудный для Россиянии час занять высший пост, осмеивают так, что они не снеся позорища тотчас же умирают от острой сердечной недостаточности. Все бояре и дети боярские (я хотел сказать «вся элита») валятся на брюхо и молят президента не покидать их, но и особых опал на них не класть, а, напротив, миловать (эту-то сцену все уже многократно наблюдали и продолжают наблюдать; чего стоила дивная передача «К барьеру» на канале НТВ 16 или 17 сентября).

Тем временем работодатели приостанавливают выплату заработных плат (какие зараплаты, когда Отечество в опасности?), РАО «ЕЭС» поднимает плату за электричество раз в пять, а цены на газ и бензин возрастают раз в семь. Арендные платежи возрастают раз в десять. И так далее, по спирали.

Мировые цены на нефть подскакивают до $ 150 за баррель, а в России некому даже поднять экспортные пошлины — все лежат на брюхе и воют.

Сбледнувший от такого развития событий Буш висит на телефоне, заклиная друга Владимира. Ширак, Шредер, Берлускони тоже ничем не занимаются, совершенно теряют лицо и клянутся нанести, наконец, смертельный удар международному терроризму. К их хору неискренне присоединяются Блэйр и другие карлики. Начальники спецслужб всех держав слетают со своих постов и кончают жизнь самоубийством.

И вот уже миллиарды россиянцев, громко голося и блея, идут босенькие по снегу, чтобы умолить государя. По ходу шествия одни участники скорбного шествия вскрывают крамолы других участников шествия, незамедлительно принимая к супостатам единственно возможные меры и воспрещая убирать последствия применения единственно возможных мер. Все телекомпании мира ведут трансляции только из Россиянии. О, отныне никто, никто не решится игнорировать нашу великую державу...

Чем же велика наша великая держава? Пожалуй, тем, что в ней, кажется, нет сил, способных остановить безумие иначе, чем через воссоздание беспорядочного, людоедского порядка, заведенного еще Иоанном Васильевичем.

Или все-таки такие силы есть? Хорошо бы узнать. Если их нет, то в России в любой момент возможно все, что угодно. И либеральная империя, и военно-олигархический коммунизм, и опричнина.

Агентство Русской Информации - АРИ