В журнале "Русская старина" за 1873 год напечатан рассказ А.Н.Вульфа, приятеля А.С.Пушкина и его соседа по селу Михайловскому:

"Еще около 1818 года, в бытность поэта в Петербур­ге, одна славившаяся тогда в столице ворожея сделала зловещее предсказание Пушкину, когда тот посетил ее с одним из своих приятелей. Глядя на их руки, колдунья предсказала обоим насильственную смерть. На другой день приятель Пушкина, служивший в одном из гвар­дейских полков ротным командиром, был заколот унтер-офицером. Пушкин же до такой степени верил в злове­щее пророчество ворожеи, что, когда впоследствии, гото­вясь к дуэли с известным американцем графом Толстым, стрелял вместе со мной в цель, то не раз повторял: "Этот меня не убьет, а убьет белокурый — так кол­дунья пророчила". И точно, Дантес был белокур".

О странном предсказании, имевшем такое сильное влияние на Пушкина, упоминалось не раз. Вот свиде­тельство Льва Сергеевича Пушкина, брата поэта:

"Одно обстоятельство оставило Пушкину сильное впечатление. В то время находилась в Петербурге старая немка, по имени Киргоф. В число различных ее занятий входило и гадание. Однажды утром Пушкин зашел к ней с несколькими товарищами. Г-жа Киргоф обратилась прямо к нему, говоря, что он человек замечательный, рассказала вкратце его прошедшую и настоящую жизнь; потом начала предсказания сперва ежедневных обстоя­тельств и потом важных эпох его будущего. Она сказала ему между прочим: "Вы сегодня будете иметь разговор о службе и получите письмо с деньгами". О службе Пушкин никогда не говорил и не думал; письмо с деньгами получить ему было неоткуда; деньги он мог иметь от от­ца, но, живя у него в доме, он получил бы их, конечно, без письма. Пушкин не обратил большого внимания на предсказание гадальщицы. Вечером того же дня, выходя из театра до окончания представления, он встретился с генералом Орловым. Они разговорились. Орлов коснулся службы и советовал Пушкину оставить свое министерст­во и надеть эполеты. Разговор продолжался  довольно долго, по крайней мере, это был самый продолжительный из всех, которые он имел о сем предмете. Воротясь до­мой, он нашел у себя письмо с деньгами. Оно было от одного лицейского товарища, который на другой день от­правлялся за границу: он заезжал проститься с Пушки­ным и заплатить ему какой-то карточный долг, еще школьной их шалости.

Г-жа Киргоф предсказала Пушкину разные обстоя­тельства, с ним впоследствии сбывшиеся, предсказала его женитьбу и, наконец, преждевременную смерть, предупредивши, что должен ожидать ее от руки высокого белокурого человека".

То же рассказывает и издатель П.И.Бартенев в своей статье в "Московских ведомостях" за 1855 год, № 145. При этом он добавляет, что г-жа Киргоф предсказала Пушкину: "Ты будешь жить два раза в изгнании, ты бу­дешь кумиром своего народа; может быть, ты прожи­вешь долго, но на 37-м году жизни берегись белого че­ловека, белой лошади или белой головы".

Как известно, Пушкин был убит в возрасте 37 лет белокурым высоким (180 см) кавалергардским офицером Дантесом, носившим белый форменный мундир. Любо­пытно, что лошади в его полку тоже были белыми.

Трудно предположить, как повернулась бы судьба Пушкина, если бы ему удалось осуществить высказанное им незадолго до гибели в разговоре с А.О.Смирновой желание покинуть пределы России. Быть может, осуще­ствив свое намерение, он прожил бы долго. А возможно, рука белокурого человека (не обязательно Дантеса) на­стигла бы его и за границей.

Есть в жизни Пушкина эпизод, который наводит на мысль, что предназначенное Судьбой должно неизбежно свершиться и что во имя этого какая-то Высшая Сила или стечение обстоятельств (не является ли стечение об­стоятельств той самой Высшей Силой?) отводит от чело­века все иные напасти. Вот этот эпизод в пересказе Адама Мицкевича,  записанный, вероятно, со слов самого Пушкина:

"Известие о кончине Императора Александра Павло­вича и о происходивших впоследствии оной колебаниях по вопросу о престолонаследии дошло до Михайловского около 10 декабря. Пушкину давно хотелось увидеться с его петербургскими приятелями. Рассчитывая, что при таких важных обстоятельствах не обратят строгого внима­ния на его непослушание, он решился отправиться туда, но как быть? В гостинице остановиться нельзя — потре­буют паспорта; у великосветских друзей тоже опасно — оглашается тайный приезд ссыльного. Он положил зае­хать сперва на квартиру к Рылееву, который вел жизнь не светскую, а от него запастись сведениями. Итак, Пушкин приказывает готовить повозку, а слуге соби­раться с ним в Питер; сам он едет проститься с Тригорскими соседями. Но вот, на пути в Тригорское, заяц пе­ребегает через дорогу; на возвратном пути, из Тригорского в Михайловское — еще заяц! Пушкин в досаде приезжает домой; ему докладывают, что слуга, назна­ченный с ним ехать, заболел вдруг белою горячкой. Рас­поряжение поручается другому. Наконец повозка зало­жена, трогаются от подъезда. Глядь, в воротах встреча­ется священник, который шел проститься с отъезжаю­щим барином. Всех этих встреч— не под силу суевер­ному Пушкину; он возвращается от ворот домой и оста­ется у себя в деревне. "А вот каковы бы были последст­вия моей поездки, — прибавлял Пушкин. — Я рассчи­тывал приехать в Петербург поздно вечером, чтобы не оглашался слишком скоро мой приезд, и, следовательно, попал бы к Рылееву прямо на заседание 13-го декабря. Меня приняли бы с восторгом; вероятно, я забыл бы о Вейсгаупте, попал бы с прочими на Сенатскую площадь и не сидел бы теперь с вами, мои милые!"