"В 1874 году в Париже умерла сестра моего мужа, Екатерина Андреевна Ш-ская. В то время в нашем губернском городе Симбирске проживала одинокая старушка, г-жа Узатис, пользующаяся покровительством и некоторою помощью со стороны гг. Ш-ских, но по слабости зрения, а главное - по плохой своей грамотности не бывшая с ними в переписке и потому не знавшая о только что случившейся кончине г-жи Ш-ской.

Однажды в сумерки г-жа Узатис видит кого-то, входящего к ней в комнату.

- Это ты, Ариша? - спросила она, думая, что это пришла женщина, прислуживавшая ей, но, не получая ответа, старушка стала вглядываться в подвигающуюся к ней ближе особу и, узнав вошедшую, пошла ей навстречу, радостно воскликнув: - Голубушка моя, Екатерина Андреевна, давно ли вы приехали?..

Но та, к которой относились эти слова, попятилась немного назад от распростертых объятий старушки, почти касавшихся ее, и вдруг исчезла. Видение свое г-жа Узатис тогда же рассказала нескольким лицам, описывая, в каком костюме ей "почудилась" Е.К. Ш-ская: "Широкий распашной серый капот, отделанный малиновым... На голове белый чепчик..."

Несколько времени спустя муж покойной, имея поместье в нашей губернии, проездом через Симбирск навестил г-жу Узатис. Когда она стала ему рассказывать о том, что, не зная еще о смерти его покойной жены, она видела Е.А. вошедшею в комнату, где никого, кроме самой г-жи Узатис, не было, и стала описывать одеяние покойной, Ш-ский резко остановил старушку:

- Тут, во всяком случае, не все верно! - сказал он. - Правда, покойную одели в серый шелковый капот, действительно отделанный малиновым, который я, по ее желанию, готовым купил ей незадолго до ее кончины, но она носила его всегда с кушаком, купленным при капоте, и умершая была им, конечно, подпоясана. Если предположить, что действительно это она вам явилась в том именно одеянии, в котором ее положили в гроб (чепец тюлевый действительно был на нее надет), то на ней непременно должен бы быть и кушак!..

- Уж не знаю, почему она явилась мне без кушака, но я видела ее в капоте, который не был подпоясан и широко развевался на ней! - стояла на своем г-жа Узатис.

По возвращении в Петербург к своей осиротевшей семье, переехавшей туда после кончины матери, г-н Ш-ский, которого все-таки поразило то, что его покойная жена показалась в том приблизительно костюме, в который ее одели уже мертвую, обратился к горничной, бывшей при Е.А. до самой последней минуты ее жизни:

- Дуняша, капот, в который ты одела покойную, имел кушак, и ты им ведь подпоясала ее, не так ли? - спросил он.

Немного оторопев, Дуняша отвечала:

- Да, кушак действительно был... Но... я забыла его надеть на Е.А... Я была так растеряна, что позабыла о кушаке... Пожалуйста, простите меня!

- Где же этот кушак?! - более и более удивленный, спросил г. Ш-ский.

Дуняша пошла в комнату, где хранились сундуки с вещами, и принесла именно тот малиновый шелковый шнур с кистями, составляв­ший принадлежность достаточно хорошо знакомого г-ну Ш-скому ка­пота, приобретенного им самим по желанию уже почти умирающей жены, вдруг пожелавшей иметь новое платье, временно почувствовав некоторое улучшение, как это бывает с чахоточными.

В то время я была в Петербурге и рассказ этот слышала от самого г. Ш-ского, находившегося тогда под первым впечатлением этого факта, сильно поразившего его.

Подробности туалета в этом случае имеют огромное значение. Явись Е. А. Ш-ская в каком-либо знакомом г-же Узатис платье, г. Ш-ский мог бы подумать, что старушка заснула и во сне видела его покойную жену. Но в том-то и дело, что о серого цвета капоте именно распашного фасона и, главное, об отсутствии кушака г-жа Узатис ни­чего не знала. Эти детали туалета появившейся г-жи Ш-ской по­служили верным доказательством появления именно этой отошедшей. "Кушак", как ничтожен он ни был сам по себе, сыграл большую роль в жизни г.Ш-ского, взгляды которого внезапно получили другой оборот, и умер он, вполне веря, что индивидуальная жизнь не имеет предела".