Вы
трижды летали на орбиту, выходили в открытый космос, тушили пожар на корабле.
Неужели ни разу не было страшно?
-
Этот вопрос, страшно или нет, надо решать до того, как подаешь заявление в космонавты.
Еще в детстве я прыгал со шкафа на диван, сломал руку. Потом - с вышки в воду,
с парашютом прыгал. Чтобы в космосе было не страшно, занимался такими
рискованными видами спорта, как авто- и мотогонки, горные лыжи, летал
самостоятельно на планерах. И понял, что я могу. И это не страшно.
-
А в жизни чего боитесь?
-
Боюсь осрамиться, не выполнить чего-то, что от меня ждут. Но, если честно,
боюсь не очень сильно (улыбается). Потому что я этого никогда не сделаю. Никого
не подведу.
-
Сколько вам было лет, когда вы поняли, что хотите быть космонавтом?
-
Уже много. Я хотел быть ракетостроителем. В свое время Циолковский, которого
называли «великим мечтателем», считал, что человек полетит в космос только
через сто лет. Но поскольку через сто лет я вряд ли пригожусь для космоса, то
думал: вот построю ракету, сын ее испытает, внук полетит. А потом прогресс так
ускорился, что и сам успел слетать три раза.
-
Какие были ощущения от первого полета?
-
Первым был Гагарин, а я - 34-м. Я уже знал, как проходят старт, выведение на
орбиту. Поэтому никакого «ах» не было. Когда полетел Гагарин, он сказал:
«Поехали». А я сказал: «Поехали на работу».
-
Что думаете по поводу строительства в Петербурге «Охта центра»?
-
Нам не дано предугадать, как наше действие отзовется. Эйфелева башня тоже была
первым небоскребом Парижа. И лучшие люди, писатели, были против ее
строительства. Кто-то из них даже говорил: «Я теперь обедаю на Эйфелевой башне,
потому что это единственное место, откуда ее не видно». А теперь в Париже всюду
продают сувениры в виде башни. Еще пример: в свое время министр культуры
Екатерина Фурцева была против телебашни в Останкино. Она говорила, что это
уродство. А сегодня так уже никто не говорит. Так и с «Охта центром». Надо бы
слетать на машине времени в будущее и посмотреть, будет там высотка Газпрома
или нет.
-
А почему тогда часть петербуржцев возражают против «Охта центра»?
-
Не все могут оценить значение той или иной вещи. Я же ленинградец, Я здесь
родился, здесь окончил школу, институт. И мне тоже хочется, чтобы родной город
развивался и был красивым. Я встречался с представителем ЮНЕСКО, и узнал, что
рассматривается вопрос об исключении Петербурга из списка культурного наследия.
Я спросил: «А почему вы тогда Париж с Эйфелевой башней не вычеркиваете?» Вот я
сегодня завтракал на девятом этаже отеля «Амбассадор», и вдалеке, за Исаакием,
увидел стеклянный усеченный купол, который возвышался над домами. Биржа, вы
говорите? Вот это действительно безобразие. А с «Охта центром» вопрос спорный.
У Стругацких есть песня десантника, которого привезли на другую планету:
«Ослепительной молнии крутой зигзаг, Черного вихря взлет, злое пламя ест глаза.
Но если ты повернешь назад, кто же пойдет вперед?» Понимаете, есть в жизни
вопросы, где нет стопроцентного решения.
-
А вы думаете, машину времени все-таки изобретут?
-
Наверное, смогут. Ведь машина времени - это не обязательно так: захлопнул
дверцу, взялся за руль, набрал год и поехал. Я думаю, что Ванга и Вольф Мессинг
все-таки перемещались в будущее, «видели» его.
-
В летающие тарелки верите?
-
Нет, пока не верю. Но интересуюсь. Меня смущает вот что. Впервые тарелки
появились, кажется, в 1947 году. Прошло пятьдесят лет, и до сих пор ничего о
них неизвестно: откуда они, кто их пилотировал, какие у них задачи, из чего
сделаны. Но у меня существует договор с Роскосмосом: как только специалисты
этого ведомства или кто-то еще найдут тарелку, но не летающую, а
приземлившуюся, сразу мне сообщат. И я примчусь ее исследовать.
